Свитер со снежинками, режиссерский дебют Райана Гослинга, Санта-Клаус и Рождество — все это в интервью Райана Гослинга, которое он дал Jane Thomas/IFA.
И еще — почему Райан тоже записывает интервью на диктофон? Читайте и все узнаете.
У вас свитер, как у Сары Лунд из сериала.
А, вот оно что! Я думал, что скорее как у Сильвестра Сталлоне в «Рокки III». (Смеется)
А вы что, тоже записываете?
Да.
А зачем, у вас были проблемы с интервьюерами?
Да нет, просто так я чувствую, что тоже участвую. Так что вы тоже следите за тем, что говорите. (Смеется)
Как вам кажется, сержант Вутер из «Охотников на гангстеров» — полицейский поневоле?
Я хочу сразу сказать, это важно, что реальный человек, на котором основан персонаж, совсем другой. Он был храбрым и преданным своему делу. Но ради самого фильма, его драматургии, мы сделали героя таким. Так что да, поневоле. Мы, конечно, его здорово поменяли, но мне это кажется вполне оправданным, потому что в то время был огромный уровень коррупции. Арестованных иногда отпускали через несколько часов, и непонятно, какой был во всем этом смысл. Так что если бы мы снимали строго по книге, это бы просто не работало.
А тот парень сейчас жив?
Нет. Но у него остались дети, они приходили на съемки.
И что они?
Это было довольно сложно, потому что, повторюсь, персонаж там совсем не такой, как реальный человек. Так что мы все время надеялись, что они нормально ко всему отнесутся, потому что это все-таки кино, и фильм — это такая адаптация действительности. И персонажи должны быть такими, чтобы вписываться в этот мир и существовать в нем.
Что вы внесли от себя в личном плане?
Важно то, с чем ты приходишь. Ну, например, герой казался мне чем-то вроде Багза Банни. В том смысле, что одно из его главных умений, к примеру, не побояться переодеться в женщину, если потребуется. Он действует без показухи и бравады. Так что нужно было придумать, как показать его непредсказуемость, обыграть это. И это все идет из тебя самого: ты приходишь, ты часть актерского ансамбля, и смотришь, кто на каких инструментах играет. Один на барабанах, другой на соло-гитаре, третий на басу — ну а я на треугольнике сыграю. Надо смотреть, какой вклад ты можешь внести и какую нишу заполнить.
А что насчет голоса скажете?
А это появилось, когда мы поняли, что в фильме много баса. Там просто необходим был дискант. (Смеется)
Просто для равновесия. Да нет, на самом деле тут, в основном, другое…
Я этого сам не понимал, а потом посмотрел трейлер и подумал: «Хм, ну ок». Просто такие штуки лучше раскрывают персонажей, и этому нет нормального объяснения, просто так происходит. Это способ понять героев, который становится их частью.
Нам тут Эмма [Стоун] рассказала, что она для съемок тоже приготовила особенный выговор, а режиссер сказал: «Нет, давай не будем». А вам не сказал.
Сам не знаю, почему мне это позволили.
Она еще рассказала, что рядом с вами невозможно не смеяться и сохранять спокойное выражение лица.
Сложно, да. Но у нее и так безумная мимика, так что спокойное выражение лица ей, конечно, не под силу. (Смеется)
А что дети вашего прототипа рассказали?
Они рассказывали всякие забавные случаи, подробности, которые могли бы быть полезными или интересными. Например, он безостановочно курил и стряхивал пепел в отвороты на брюках, так что к концу дня эти отвороты заполнялись пеплом. (Смеется)
И всякие такие штуки — отличные подробности насчет персонажа, их не выдумаешь. Жизнь гораздо интереснее того, что можно про нее сочинить.
Вам было удобно в костюмах из этого фильма? В вещах из сороковых-пятидесятых?
Да, просто отлично. Я немного расстроен: надеялся, что заберу их, когда съемки закончатся, но увы. Их выставят в кинотеатре или где-то там еще, непонятно зачем. А так мог бы сейчас в одном из этих костюмов сидеть. Вместо этого свитера — как вы там его назвали.
(Смеется)
А вообще как вы себя чувствовали в этих костюмах? Какое-то отличие есть?
Манера вести себя полностью меняется. Когда ты его надеваешь — это целое событие, и потом ты держишься иначе и даже ведешь себя иначе. И это прикольно, начинает хотеться, чтобы сейчас было такого побольше.
Я читал, что для гангстеров сделали двубортные пиджаки, а для копов однобортные. Это для фильма придумали? Интересная подробность.
Вроде бы, это основано на фактах. Вообще, некоторых персонажей, типа моего, сделали похожими на гангстеров, хотя мой герой и полицейский. Но идея была в том, что я внедрился в криминальный мир — или, возможно, был им даже очарован в какой-то степени.
Теперь вы готовитесь к собственному фильму, правильно? Как режиссер?
Да.
Как оно?
Хорошо, спасибо.
Когда мы в прошлый раз с вами разговаривали, вы очень скрывали, что дело близко к реализации, и очень уклончиво отвечали. И тут — раз! — проект анонсируют.
Боялся сглазить.
Когда начинаете съемки?
В мае, наверное.
Уже скоро.
Скоро, да.
Вы волнуетесь?
Конечно, хотя и нельзя. Я вообще понял, что неважно, уверен ты в себе или нет на самом деле, — но излучать уверенность надо. Я не думал, что режиссеру нужно столько актерских талантов, а мне пришлось их применять больше, чем когда бы то ни было. Скажем, встречаешься со спонсорами, всеми этими людьми, перед которыми нужно изображать уверенность в себе. Николас Рефн дал мне такой совет: надо просто на них внимательно поглядеть и сказать, что твой фильм будет, как отличный кокаин. (Смеется)
И больше не говорить ничего.
А где вы будете снимать фильм?
В Детройте.
Актеров уже выбрали?
Некоторых выбрал, и сейчас продолжаю кастинг. В главной роли будет Кристина Хендрикс, а еще Бен Мендельсон — он очень классный. Я работал с ним, и он один из лучших актеров, что я видел. Мне очень повезло, что я получил их обоих. И чем больше актеров выбрано, тем больше уверенности.
Кристину пришлось уговаривать?
Ага.
Почему она?
Потому что мы вместе работали. Многие люди в моем фильме — это люди, с которыми я работал. Потому что я смотрел на них дубль за дублем, и я знаю, на что они способны. И я знаю, что не вошло в итоговый вариант фильма, что осталось в монтажной, так что представляю себе весь их диапазон. Поэтому я хочу с ними работать — знаю, насколько они хороши.
Вы сами там не сыграете?
Ну нет. Все делают вид, будто это просто — на самом деле нет.
Но вас уговаривали самого там сыграть?
Конечно. Но это просто неразумно, и так слишком много работы. Вполне достаточно того, что я уже там делаю — как сценарист, продюсер, режиссер. Еще и играть я бы просто не смог. Я знаю, что многие делают все это и заодно сами играют, но они гении, наверное.
Идея у вас давно была?
Ну да. Это будет похоже на отличный кокаин!
(Смеется)
Не знаю, на что похож отличный кокаин.
(Смеется)
Вы изучали, что делает Рубен (Фляйшер, режиссер — Прим. ред.)? Было такое, что вы на то, что он делает, смотрели другими глазами или наоборот — думали «О, а вот это хорошая идея»?
Да, я таким образом поучился в самой лучшей киношколе. Если это не поможет, то я сам виноват. Потому что я дважды работал с Дереком Сианфрансом, дважды с Николасом Рефном. Поработал с Терри Маликом, Рубеном — в общем, видел весь спектр.
А объединяет их то, что они хорошие режиссеры.
Я тоже правда так думаю. Актер всегда может сказать: «Ну, я это не снимал, я это не писал, я это не монтировал». Есть много путей отступления. А режиссер себе такого не может позволить, на нем вся ответственность. Поэтому мне кажется, что великие режиссеры — как канатоходцы. Они не смотрят вниз. Надо смотреть вперед, сфокусироваться на своей цели, потому что ты ведешь всех остальных, и если ты не уверен, куда идешь, то и все остальные не будут.
Значит, вы на съемках оставались на площадке? И когда вас не было в кадре — стояли за камерой, задавали вопросы?
Да, с Николасом и Дереком в этом смысле было легко. С Николасом мы буквально шли домой каждый вечер, смотрели отснятое и обсуждали, что хотим сделать дальше. Николас называет это «творческим совокуплением», и в результате, дескать, получается ребенок-фильм. Мне не очень нравится это выражение, я не в восторге от аналогии, но…
Даже если речь о Кристине?
Да! О боже мой, вот так это и происходит. (Смеется)
Поэтому я тоже записываю. Это выражение Николаса, и оно мне не по нраву, но я понимаю, что он имеет в виду. Так, о чем мы говорили? (Смеется)
Вы ведь же в центре живете? Остались какие-то места, напоминающие о Золотом веке сороковых?
Есть. Не такие блистательные, но есть. На Бродвее [в Лос-Анджелесе] невероятный хаос, но театр Orpheum, например, чудесный и заслуживает, чтобы его любили. Ну то есть его и так любят, но многие другие театры и многие другие места — не очень.
А что для вас значит работать в таком фильме, как «Охотники на гангстеров», и открыть для себя старый Лос-Анджелес? Не хочется зайти в Musso and Frank’s выпить мартини?
Когда в следующий раз там будете — спросите Мэнни. Мне очень жалко, что его нет в фильме. Я не знаю, почему его там нет, он должен быть.
Вы вообще любите старые времена?
Да, я очень интересуюсь той эпохой. Так что возможность максимально к ней приблизиться для меня была важна.
Рубен вам показывал старые гангстерские фильмы?
Да, и он поступил разумно: показал их сначала, мы их обсудили. А потом начались съемки, и тут он начал ссылаться на «Звездные войны». (Смеется)
Я ему говорю: «А я думал, мы основываемся на «Белой горячке»» — «Нет-нет, ты Хан Соло, а он Дарт Вейдер». Ну и я, типа: «Э-э-э, ну ладно». (Смеется)
Но вообще мне нравится в Рубене то, что он киноман, он вытаскивает какие-то моменты сходства, как в «Зомбиленде». И в его фильмах есть такой восторг и энтузиазм, такая ностальгия. Как в фильмах Тарантино, где всегда чувствуются отсылки, но они воспринимаются как что-то самоценное.
Я видел постер «Бог простит». Там правда все вот так будет?
А это не постер. Какой-то чувак приезжал на площадку, поснимал и сделал свой собственный плакат.
Ну, все равно, вас там много бьют, видимо.
Да, вот так и происходит работа с Николасом. Он мне сказал, что мы будем делать кино про тайский бокс, так что я тренировался четыре месяца. Потом приезжаю на площадку, мы готовимся снимать первую боевую сцену — и сразу чувствуется какая-то глупость. Какой-то белый приезжает в Таиланд и сразу начинает всех пиздить. Мало того, что это клише, так еще и я в этой роли бы выглядел совсем нереалистично. Может, если бы там был Ван Дамм, было бы нормально, ну или там Джейсон Стэтем. (Смеется)
А со мной получалась какая-то ерунда. Ну и мы сразу решили, что пускай уж в первой драке меня изобьют… Короче говоря, в результате мне бьют морду весь фильм. Я, кажется, вообще ни одного удара не сделал. Так что четыре месяца тренировок — ради того, чтобы меня избивали.
Значит, в последнее время с балетом было не очень?
Не очень. (Смеется)
Сменил туфли на боксерские перчатки.
Скоро Рождество — что оно для вас значит, как будете праздновать? Может, какая-нибудь традиция есть?
О, Рождество в моей семье — это очень важно. Моя мама им слегка одержима, она все еще уверена, что Санта-Клаус существует, я не шучу. (Смеется)
Серьезно, каждое Рождество я пытаюсь завязать с ней разговор на тему того, что Санты не бывает, но она тут же заводится и ударяется в слезы от одной мысли, что его не существует. Она говорит, что он, может, и не появляется у нас дома, но это еще не значит, что его нет.
(Смеется)
И еще она слушает рождественский альбом Hanson — целую неделю, безостановочно. И эта пластинка у мамы есть с тех самых пор, как она вышла. Я весь этот альбом наизусть помню, хотя лучше бы не помнил. (Смеется)
Такое вот Рождество.
А новогодние обещания вы делаете?
Мое новогоднее обещание — объяснить маме, что Санты не существует, зато существуют другие рождественские пластинки.
(Смеется)
Вам надо зайти на тот сайт, который отслеживает перемещения Санты.
О боже, нет! Зачем вы это сказали? Это же мой кошмар.
(Смеется)
Так зачем вы все-таки записывали наш разговор?
Я этого раньше не делал, но почему бы нет? А вы зачем?
(Смеется)
Чтобы правильно передать ваши слова.
Не забудьте об этом, когда речь пойдет о Кристине Хендрикс.
(Смеется)